[chequeredhouse]

Марафон давно идет мимо меня, так что пусть и тут полежат странные фички со странными пейрингами.

Адам/Блейн, PG
челлендж: расставание

~ 550 слов

— Он особенный.
Адам кивает, подпирает голову, сжимая в руке ледяное горлышко, прислоняется щекой к холодному стеклу — он понимает.
— Ему стоит только войти в комнату. Его невозможно не заметить. В нем есть что-то. Что-то… неуловимое, — Блейн взмахивает рукой, чудом не задевая торшер у подлокотника — «неуловимое» обретает рваные очертания.
— Иногда, я… не могу поверить, что мы, в самом деле, расстались. Что это конец.
Его ведет после пары рюмок коньяка. Но он пьет четвертую и запускает пальцы в волосы, забывшись. Теперь Адаму хочется пригладить смешной вихор, утешить смешного Блейна и сказать, что это точно пройдет, не сейчас — позже, потускнеет, останется саднящим воспоминанием. Но это слишком по-взрослому, слишком избито, будто Адам чужой, вроде случайного попутчика в поезде, да и кому это помогало.
— Я знаю, это глупо. Но мне кажется, таких, как он, у меня… «для меня» больше не будет. Я думал, это навсегда. То есть, свадьба, в горе и радости и все такое.
Серьезные планы для вчерашнего школьника.
— Купил кольцо, — в который раз сокрушается Блейн. Как будто до сих пор не до конца верит, что способен на такое, — но не отдал. Выглядел бы полным идиотом.
Кольцо он носит в бумажнике, и Адам вовсе не осуждает его желание уцепиться за прошлое ежедневным навязчивым напоминанием.
— Я думал он тоже... А он…
Он справлялся с прошлым по-своему. Расправлялся, глотая слезы под мюзикл о кабаре и шлюхах.
— А он нашел себе нового парня.
Адама, то есть. Дело не в нем, конечно. Не в Адаме, дело в случайном парне из интернета и громких словах, вроде «доверия» и «предательства». Они не говорят об этом. Блейн не говорит, Адам не говорит, что знает.
— Но дело не в тебе. Тут, в Нью-Йорке, кто бы на его месте этого не сделал?
И правда, кто бы. Так сделал Адам, Курт, так сделает Блейн, переболеет своим разочарованием, как ветрянкой.
— Ты тоже был в него влюблен.
Адам умеет слушать, сочувствовать, предлагать плечо, горячий чай или теплый плед. И вовсе не скатывается в собственную маленькую драму.
Плед висит на спинке, ровно за плечами Блейна. Когда тот выпьет достаточно, чтобы перестать трястись над заглаженными манжетами, потихоньку стянет его и накинет на плечи. Вечно озябший Блейн.
— Но я любил его больше.
— Ты любил его больше, — тут Адам спорить не намерен. Он вообще не намерен спорить. Не с Блейном, который рассказывает, как планировал свое «навсегда» и купил кольцо. Ведь Адам «понимает».
— Но ты понимаешь, о чем я, — ищет его взгляд Блейн.
— Еще бы, — Адам не любит врать. И не врет, по большому счету. Курт особенный, а он, пожалуй, был влюблен. Курт притягивает взгляды и стоит нелепой выходки с кольцом. Просто его кофе не встает комом в горле, когда Курт сидит перед ним в кафетерии НЙАДИ. У них нет романтического фильма на двоих, той самой песни, прошлых разочарований, будущих надежд, нет ничего. И не было.
Адам подсаживается ближе, прислоняясь к плечу, прижимается губами к шее Блейна, прямо под кромкой волос.
— Ты прав, я слишком много говорю. О себе.
— Глупости.
О Курте.
О себе он говорит постоянно. А Адам любит слушать о Блейне от Блейна, любит оставлять плед на спинке дивана, прижиматься плечом. Любит Блейна. Не любит врать.
Адаму кажется, если однажды Блейн поймет, что его собственная трагедия давно завязана не на Курте, все закончится. Блейн отгородится чувством вины и не простит полуправды. Адам перестанет быть тем, кто понимает, и надобность в нем отпадет сама собой.
Но однажды Курт может остаться детской мечтой, а Блейн — потерять бумажник. И Адам ждет.


Китти/Марли, Бриттани, PG-13
челлендж: персонажи только женского пола

~1170 слов

— Куда мы едем?
— В Индианаполис.
Это первое, что приходит в голову Китти, и только мгновениями позже в памяти всплывает: региональные соревнования школьных хоровых кружков в Индианаполисе. Те, на которые теперь им не попасть.
Звучит, как очередная подначка, но Марли не слушает ответ на свой вопрос, смотрит в стекло заднего вида так, будто уже скучает по Лайме.
— Лорд Таббингтон просил прислать открытку.

Китти весь день за рулем. Она скорее собственноручно найдет ближайший столб и вдавит педаль газа в пол, чем даст Бриттани повести. Марли больше не падает в голодные обмороки, но рисковать себе дороже. Китти не станет.
Марли похожа на иллюстрацию в журнале для девочек в разделе «Следует помнить о вреде диет».
В закусочной она давится листьями салата. На них блестит масло без следов холестерина, и Китти кусок не лезет в горло.
На парковке берет упаковку диетических хлебцев. Она провалялась на полке за пачками чипсов примерно вечность. Марли не замечает крошки на своем платье, не стряхивает их на пол, Китти не смотрит и не выходит из себя.
Если Марли и тошнит в туалете заправки, то это точно из-за них — из-за дрянных хлебцев.
Китти хотела поехать вдвоем. Выпить бутылку мартини в придорожном мотеле, так и не добравшись до Индианаполиса. Найти подходящий момент.
— Мы как Сид, Нэнси и Белоснежка, - бормочет Бриттани, обнимая спинку сидения. - Марли - ты Белоснежка, без обид. Яблочный леденец?
Теперь ни один момент не кажется Китти хоть немного подходящим.
Марли, не глядя в зеркало, то собирает волосы в растрепанный пучок, то распускает, перекидывая на одно плечо. У нее бледная шея и птичьи запястья, почти прозрачные. Китти кажется, что она видит вены и текущую по ним диетическую колу.
Они в дороге с самого утра. Когда солнце проваливается за линию горизонта, Китти хочет спросить, знает ли Марли, что от Лаймы до Индианаполиса 3 часа езды.
— Мы бы давно добрались, но проклятье Рори не дает нам выехать за пределы Огайо, — подсказывает Бриттани, — мы зря не помешали им забрать его в резервацию для лепреконов. Это наверняка незаконно.
Бриттани взяла с собой в дорогу пачку шоколадных конфет, вышитую бисером диванную подушку и фото Лорда Таббингтона. Когда она вылезает на обочине из машины, чтобы позвонить ему (обещала напомнить, что пора сменить никотиновый пластырь), Китти смотрит прямо перед собой, постукивая красными ногтями неприличной длины по рулю, воображая, что сделает Марли, если прямо сейчас держать язык за зубами станет невыносимо.

Китти выбирает первый мотель, возле которого стоянку занимают не только покрытые слоем бурой дорожной пыли фуры, а на окошке домика администрации громоздятся горшки герани.
— Я президент школьного совета, — пожимает плечами Бриттани, забирая ключи от одноместного номера, — бывший. Но вы должны понимать, это оставляет след на всю оставшуюся жизнь.
Китти действующий капитан команды чирлидеров, но какое это вообще имеет значения здесь — посреди пустого шоссе и штата Миссури. Она опасается только, что к утру ее как угарным газом отравит концентрацией меланхоличной апатии, которой дышит Марли.
— К тому же, вам надо поговорить, — Бриттани повышает голос и зачем-то при этом заговорщически наклоняется к ее уху. Китти кажется, Марли все равно не слышит их.

Тут нужен подходящий момент, но Китти выплевывает, избавляется от слов, как от горечи во рту, сразу, плотно прикрыв за собой дверь.
— Я ушивала твои вещи.
Марли молчит, хмурится, закусив губу, и разглаживает складки на идеально ровном покрывале своей кровати.
— Я ушивала твои вещи и довела до истощения, потому что хотела получить роль в мюзикле. И Пакермана. Потому что я получаю все, что хочу.
Кажется, она добавляет последнее, чтобы Марли не показалось, что ей и в самом деле был так уж нужен Джейк. Кажется, Марли все равно.

Совсем не так, по мнению Китти, должен выглядеть вечер, проведенный в придорожном мотеле с подружками, после того, как в отцовском внедорожнике уезжаешь из Лаймы, куда глаза глядят. С подружкой, которую почти довела до булимии, поправляет себя Китти, добавляя смысла натянутому молчанию.
У Марли взгляд побитого щенка. И это единственное, что могло бы отличать ее от себя обычной. Но по правде, совсем не отличает.
Реши Марли хлопнуть дверью, пообещай ненавидеть Китти, разревись, устрой истерику, Китти знала бы что делать.
Не извиняться, нет. Хватит и чистосердечного признания. Она игнорирует чужие проблемы с тех пор, как узнала о их существовании.
У Китти готовы кнут, пряник и дружеское плечо. Она может рассказать о пользе суровой правды, внушаемых дурочках и необходимости идти по головам. О том, как Марли напрашивается на все 33 несчастья, которые случаются с ней, одним своим видом, своей тошнотворной неуверенностью в себе. Китти готова в последний раз не оставить живого места на самолюбии Марли, чтобы потом заштопать все нарядной заплаткой обещаний. Потому что теперь все будет в порядке. Потому что она, Китти, позаботится об этом, о том, чтобы никто другой, воспользовавшись наивностью Марли, не посмел так с ней обойтись.
Марли лопает цветные шарики на экране своего телефона и в откровениях Китти не нуждается.

Знакомый хруст пакета вырывает Китти из выстраиваемой иллюзии спокойствия, действует на нервы хуже гвоздя по стеклу.
Китти садится на кровать рядом с Марли, осторожно, как будто боится что-нибудь сломать. раскрошить в труху хлебцы, нарушить равновесие.
— Мы могли бы съездить в круглосуточную закусочную прямо сейчас. Я видела одну у заправки, это не далеко. Мы возьмем по бургеру с жареной картошкой и жирным молочным коктейлем.
— Не могу, — качает головой Марли.
— Но я же…
— Не важно, - Марли улыбается так, как будто собирается подставить вторую щеку или, по меньшей мере, заявить, что прощает Китти все ее грехи.
Теперь ей и правда хочется что-нибудь сломать. Что-нибудь еще. С Марли вышло вышло лучше, чем хотелось.
— Как думаешь, сколько мне еще нужно сбросить?
Китти не хочет думать, хочет встряхнуть Марли, выбить эту дурь из ее головы. Она знает один чудовищно непроверенный способ.
— Ты костлявая до жути. Еще чуть-чуть и это станет совсем непривлекательным, — Китти растягивает губы в улыбку. Торопится наклониться и прижаться к губам Марли, торопится сделать это уверенно, будто занималась этим и раньше. Будто так и было задумано Будто это не только что пришедшая в голову шальная мысль, прижившаяся с потрясающей скоростью.
Она все ждет банальностей вроде: «что это ты делаешь?», что Марли вот-вот отшатнется, но та только слушает, наконец, бессмыслицу, которую несет Китти. Слушает внимательно и смотрит во все глаза.
— Никто не станет целоваться с девушкой, которая сует два пальца в рот и оставляет завтрак в уборной. Я не стану, - говорит Китти и противоречит себе без зазрения совести.

— Волшебное зеркало.
Когда Бриттани рисует единорога на их карте и говорит, что лучше знает, куда им двигаться дальше, Китти подозревает неладное. Неладное вырастает бродячим цирком на обочине. Теперь Бриттани обещает им волшебство и тянет в комнату смеха.
— Волшебное зеркало. Оно покажет ваше истинное лицо, — Бриттани серьезна донельзя, спорить себе дороже.
Отражение Марли растягивается, раздувается. Кривое стекло добавляет ей лишних 200 фунтов, расплющивает лицо в уродливый блин и делает похожей на мать. Милли Роуз, чудесную женщину с парой небольших проблем, вроде ожирения, сердечной недостаточности и холецистита (на почве ожирения).
Китти кажется, Марли сейчас похожа на замершего перед опасностью зверька. И что все было зря.
Марли прикрывает лицо ладонью, ее плечи вздрагивают и Китти склоняется ближе
— Она смеется, — Заявляет Бриттани с нескрываемой гордостью, — волшебное зеркало — волшебные свойства. Теперь с ней все будет в порядке.
Когда Китти получает то, чего хочет, она не против оставить лавры Бриттани.


Себастиан Смайт/Блейн Андерсон, PG
Ворнинг: Вася, простите
Челлендж: фик по арту
арт: www.picshare.ru/uploads/130209/kS8ve34u9e.png
артер: winplsl

~560 слов

Смайт приглаживает волосы перед зеркалом, десяток раз накладывая и отменяя косметическое заклинание.
Как будто не в больничное крыло собирается, а на прием в отцовском имении. Как будто Андерсон заметит, как будто это то, что сейчас имеет значение.
Мерлин знает, а скорее не знает и он, зачем Смайт вообще идет туда.
Поговаривают, Смайт слишком частый гость в больничном крыле.

Когда Андерсон пропадает на восемь дней длиной в мучительную бесконечность, Смайт решает не писать отцу письма полные витиеватых околичностей и вопросов между строк.
Не собирать сплетни: те, что ходят в подземельях и башнях, те, что приносят приведения из-за закрытых дверей и кухонные эльфы из кладовых и торговых лавок Хогсмита.
Не околачиваться у гриффиндорской гостиной, нарываясь на неприятности.
Куда только девается вся его решимость за эти восемь дней.
Поговаривают, кентавры видели Андерсона в Запретном лесу.

Смайт решает не ввязываться, не искать, будто ему больше всех надо. И уж конечно, не ходить в Запретный лес за лунным крестоцветом для профессора Сильвестр. В Запретный лес, от мыслей о котором, его до сих пор холодный пот прошибает.
У Смайта очевидные проблемы с тем, чтобы придерживаться своих разумных решений.

Он, кутаясь в мантию, освещает фонарем кусты и деревья, всматривается в чернеющую чащу, даром, что крестоцвет только на прогалинах, залитых лунным светом, растет.
А когда проваливается вдруг в холод, продирающий до костей посреди теплого сентября, окунается в леденящий ужас, когда хочет повернуться и бежать, не останавливаясь до самой кромки леса и дальше к желтым, лучащимся теплом, окнам Хогвартса, понимает: нашел, что искал.
Поговаривают, Андерсон — магнит для дементоров.
Их десятки, если не сотни. Вьются жутковатой воронкой над моментально застывшей гладью пруда и темным силуэтом на противоположном берегу. Патронус Блейна тлеет слабой вспышкой на конце палочки и растворяется, не отогнав и тех, что зависают над самой головой.
Смайт прикрывает глаза и отчаянно думает о рождестве, о том, как получил письмо из Хогвартса и первом школьном дне. О том, как Андерсон улыбался и жал его руку, приглаживая второй вихры, пока их еще не развела по факультетам говорящая гора тряпья. Его патронус раскрывает крылья над водой и взмывает по восходящей, разгоняя мрак.
Он держит лазурный щит пока может, пока от напряжения не начинает дрожать рука, пока рядом с бессильно рухнувшей на землю фигурой не мелькают вспышки аппараций и серые аврорские плащи.
Поговаривают, Смайт отлучался на всю ночь и получил отработку от Сильвестр на пол семестра вперед.

Теперь Смайт собирается в больничное крыло.
Поговаривают, Андерсон опять вляпался в неприятности и выглядит на редкость паршиво.
Поговаривают, он третий день в лазарете, а стая дементоров чуть не выпила его душу.
Смайт надеется сойти за праздно любопытствующего.

— Кто здесь? – подслеповато, как близорукий, щурится Блейн. Смайт зажигает лампу под плотным абажуром у самой дальней койки, но и этого хватает, когда глаза привыкли к темноте.
— Я не к тебе, — говорит, не думая, выглядит, по меньшей мере, глупо. В палате больше никого.
Блейн подтягивается на руках выше, подкладывает подушки под спину, возится, устраиваясь.
— Я в порядке, — отвечает на незаданный вопрос, как будто знает, что нужно Смайту. Как будто сам Смайт знает, что ему нужно.
— Мне-то что, — безуспешно гнет свою линию Смайт, собираясь на выход.
— Это был ты, — бросает в спину Блейн. И это подло, не по-гриффиндорски – в спину-то.
— Не понимаю, о чем...
— Твой патронус… Спасибо, — Смайт не видит, но вымученную усталую улыбку представляет как наяву.

Поговаривают, Андерсон идет на поправку и выглядит подозрительно довольным жизнью.
Поговаривают, Смайт слишком частый гость в львиной башне после вечерних отработок.
Да мало ли что говорят.