ну я должен был попытаться хд
тарон/пицот слов рефлексии/ферт на периферииБудильник прозвенел в два часа ночи и еще минут через пять. Еще через двадцать, когда вышло переставить время в растревоженном полусне.
Тарон в костюме-тройке шел по хайвею, опоздав на последний автобус из Аберистуит. Колин встретил его ровно на полдороги к Калгари и, оглядев с ног до головы, предположил:
– У тебя был крайне эмоционально насыщенный день.
Тарон не решился бы спорить. Каждый его день был именно таким. Сам Колин, беспокоясь, будто отдавал дань вежливости. Эмоциональный фон Тарона, между тем, составляло множество разнообразных, не связанных друг с другом, захватывающих вещей.
Плечи Колина обтянула дорогая костюмная ткань в рубчик. Из-за левого улыбалась Ливия.
– Твой мир не будет прежним, детка, – пророкотала она громче, чем стоило бы настоящей леди, следом подключились ударные и басы. Второй будильник означал, что Тарон начинал опаздывать и времени на выверты подсознания и рефлексию больше не имел.
Тарон спрятал замерзшие пальцы в карман дутого пуховика, грея подушечки о теплый экран телефона. Аккумулятор уже начинал садиться, тогда как до пристойного времени для смс оставалось еще, как минимум, четыре часа.
У Тарона имелся отличный повод: «Колин, ты мне снился, эй».
Сонники не отвечали на актуальный вопрос: к чему снится Колин Ферт. Хотя Тарон был уверен – он в этой лодке не один. Один из многих Таронов. Такие уже много лет заглядывали Колину в глаза. Колин заглядывал в ответ, дружелюбно вынимая душу в процессе.
Склоны Баварских Альп засыпало обещанными переменными осадками. На рассвете оказался самый правильный для этой сцены, режиссерского замысла и операторского гения свет.
Тарон от дубля к дублю метался между «тут чертова Антарктида, ты не представляешь» и «они хотят моей смерти, я чуть было эффектно на фоне рассветного неба не околел».
Хью не застегнул куртку, демонстрируя грудь колесом. Обнажил зубы в голливудской улыбке, привычно подставил гримеру висок. На самом деле, просто улыбался и даже пригнулся для удобства. Тарон просто продолжал оперировать прежней системой мер: голливудскими стандартами, оскарами, никому не известными валлийскими золушками и шутками про овец.
Математику никогда особо не любил, но остановиться уже не мог. Сравнивал расписание съемок с датами премьер, высчитывал разницу в возрасте – наука была точной, ничего не менялось изо дня в день. Прикидывал, как это: 17 лет в счастливом браке. Но мог вообразить только необходимый минимум: минутка в центре его внимания. Мелочь, а привыкание вызывала в момент.
«Выходит, я не успеваю с вами в Бейджин».
– Готов? – Пэри – ассистент оператора – притаптывала снег вокруг колес штатива. Тарон вспомнил, что хотел отлучиться, хотел одеться потеплее, мечтал о кофе в картонном стаканчике из круглосуточной сети в фойе отеля.
Колин в таких случаях просил его простить. Извинялся, не чувствуя вины, напротив, давал тебе лишний повод еще раз ему угодить. «Могу я попросить чашечку кофе, если вас это не затруднит». Колин улыбался и делал каждую вторую Пэри объектом своего внимания, центром своего жадного до чашечки кофе мира. Пэри чувствовала себя особенной, Колин получал кофе еще горячим.
– Всегда, – Тарон улыбнулся и не стал никого напрягать своей жаждой кофеина в долбаные пять утра. Обаяния ему не хватало или актерской сноровки – центром его мира Пэри было не стать даже понарошку. Тарона терзали подозрения, что тот так и остался жить счастливой семейной жизнью за сотни миль отсюда.
«Хорошего кофе тут днем с огнем».
Снег валил до вечера без перерыва на обед. Расписание сдвинули, ужали, съемки смогли отложить. Тарон упился дрянью из автомата, поел, бестолково вытоптал весь периметр площадки. Под вечер решился и не соврал:
«Колин, как сам? У меня был крайне эмоционально насыщенный день».