[chequeredhouse]

все для длм, который как-то был такой: напиши и я напишу. и как тут отказаться

ворнинг: штампы-хуямпы
саммари: через два года эрик вышел из тюрьмы, чарльз скучал
бета: алада

эрик/чарльз 700+слов

Из тюрьмы Эрик вышел еще в начале недели, но явился только теперь. Хэнк говорил: не придет – и к лучшему. Чарльз кивал и изводился ожиданием.
Теперь Эрик стоял на пороге библиотеки и выглядел так, будто с их последней встречи прошло два дня, а не два года. В пустую растраченных по вине Эрика два года его же, эриковой жизни. Чарльз должен был злиться. А поймал себя на том, что слишком широко растянул губы в улыбке – скомкал ее, склонив голову. Поднялся из-за стола навстречу и понял, что с тех пор как услышал шаги на лестнице, сидел, сжимая подлокотники.
– Здравствуй, Эрик.
Все тот же. Такой же. Упертый, непробиваемый. Красивый, и черный к лицу. Только взгляд потяжелел, набрал в тюрьме веса.
Он понял, как болезненно соскучился. Мысль о том, что прежде, несмотря на разногласия, он мог бы просто подойти и, положив ладонь на грудь, сказать “пойдем спать”, вышибла из него последнюю злость и оставила со звенящей во всем теле необходимостью хотя бы обнять. Чарльз не знал, чего ожидал от себя, но не этого, не сразу. Не того, что желание дотронуться станет осязаемым. Они не позволяли себе объятий просто так. Секс это секс. При встрече уместно рукопожатие. Он сделал шаг вперед, протягивая руку, Эрик, приблизившись, пожал. Крепко, сухо, вздернув уголок губ.
– Совсем не изменился, Чарльз.
Вот и ты – совсем, хотел сказать Чарльз, но отвернулся к столу, ища уверенности в графине скотча.
– Выпьешь?
Не дожидаясь ответа, он стукнул горлышком о стакан: свой, Эрика.
Сколько он ни прогонял предстоящий диалог в голове, выходило шероховато. Вещи, которые он хотел сказать, были совсем не теми, что Эрик хотел услышать. А прямо сейчас Чарльз и сам говорить их не хотел. Необходимость сотрудничать с ЦРУ на данном этапе. Необходимость хотя бы изредка воспринимать его слова всерьез, не лезть на рожон.
Он не послушает, напомнил себе Чарльз. Никогда не слушал.
Худший вариант развития событий в глубине души пугал: Эрик, накопивший в тюрьме обиду. Помоги ты мне тогда, Чарльз, все вышло бы иначе. Шоу был бы мертв. За два года судов, апелляций, одолжений для ЦРУ, два года, вертевшихся вокруг заключения Эрика, вина влезла в душу. Грызла, подтачивала, пока Чарльз и сам не стал верить, что часть ее лежит на нем.
Он выпил залпом. Стоило злиться на Эрика, а хотелось только взять за локоть: давай все поправим. Мы можем как раньше. Давай.
Эрик тоже пил до дна, глядя на него.
– Хотел сказать тебе спасибо.
– Рад, что у нас все получилось. Если бы не Мойра…
– Мойра?
– Наши совместные с ЦРУ проекты ведет она.
– Ты с ними работаешь, – Эрик то ли точку поставил, то ли диагноз.
– Иначе тебя бы не выпустили.
– Но ты хотел этого. Сотрудничества.
– Поверь, не на таких условиях.
– Неважно. Тебе всегда придется принимать их условия.
– Эрик…
– Должно быть наоборот.
– Ты уже попробовал сделать по-своему.
– Я был плохо подготовлен.
– Хватит! – Чарльз грохнул стаканом о столешницу и сам зажмурился от звука.
– Так, давай-ка заново.
Эрик качнулся навстречу, и его голос прозвучал у самого уха. Глухой, надтреснутый, от него слабели колени и рубашка липла к спине. Возбуждение подкатило к горлу, мешая дышать.
– Спасибо, – губы скользнули под ухо, Эрик прикусил кожу, вжался бедрами в Чарльза. Чарльз вдохнул, как застонал, и подался навстречу.
Эрик обхватил его затылок ладонями и голодно толкнулся языком в рот, а Чарльз будто все разом попытался успеть: потянул водолазку из брюк, расстегнул пояс, забрался под одежду, касаясь поясницы. Кожу хотелось трогать, запахом дышать. Эрик облокотил его о стол, и пустой стакан глухо стукнулся о ковер и покатился по полу. Они осели следом. Чарльз гладил спину, сжимал плечи, ловил и целовал ладони, мешая раздевать себя, и не знал, как перестать. Потом разделся сам, стянул через голову кардиган на паре пуговиц и рубашку. Сдернул брюки. Обхватил Эрика руками и коленями и мешал снова. Чуть не кончил, пока Эрик толкался в его рот пальцами, а потом просил, просил.
Пока Эрик не трахнул его на их неудобно скомканной одежде, быстро и крепко, глядя на него, на его открытый в беззвучном стоне рот, ловя взгляд. Навис над ним и поначалу сжимал талию обеими ладонями, будто удерживая на месте. Как если бы Чарльз мог захотеть встать и уйти. А потом накрыв собой и почти приподняв над полом, дотрахивал. Тяжело выдыхая сквозь зубы, срываясь на стоны, тем чаще, чем крепче Чарльз обнимал его.
Чарльз не смог разомкнуть объятия после. Эрик отодвинулся в кольце рук.
– Мы на полу.
– На нем.
– Пустишь?
Чарльз качнул головой: нет, но руки разжал. Удержать Эрика не выходило никогда.
Эрик встал, и в живот забралось обратно, свернулось там знакомое чувство.
Чарльз мог бы, разобравшись, назвать его утратой. Чувство утраты Эрика, с которым он не расставался два года.
– Тебе пора?
– Рано. Пойдем в кровать.